О чём умолчал Мессия… Автобиографическая повесть - Голиб Саидов

В тот памятный вечер я слушал его впервые. Он сидел как раз напротив меня, с гитарой, которую невозможно было представить отдельно от автора-исполнителя. Он и гитара составляли неразрывное целое, как единый организм. Меня особенно поразили его глаза: казалось, взгляд его пробуравливает тебя насквозь и, как рентгеновские лучи, пытается добраться до самых глубин твоей души. И вместе с тем в его глазах можно было прочесть одновременно: тревогу и испуг, усталость и печаль, сомнение и подозрительность. И только послушав, как он поет, вникнув в смысл текстов его песен, можно сделать некоторое представление о нелёгкой жизни поэта, который вооружившись одним лишь простым пером и данным ему от Бога талантом, вступил в неравную схватку с существующим режимом и пытается донести до слушателя, которого он любит и жалеет, всю накопившуюся боль души – поэта, гражданина и просто – человека. Чувство социальной несправедливости очень остро прослеживается во всем его творчестве; такие понятия, как долг, честь и справедливость – для него не пустой звук. Но и вместе с тем, необходимо отметить, что он не витает в облаках надуманных идеалов, а стоит на твёрдой почве и, остро подмечая всё, что творится вокруг, в чёткой и лаконичной форме передавая основную мысль до слушателя.

Видимо, истинный талант любого поэта в том и заключается, чтобы в его стихах невозможно было вычеркнуть ни строчки. В подавляющем большинстве произведений В. Бобрикова невозможно вычеркнуть не только строчки, но и хотя бы одного слова, а порой – и буквы. Всё, о чем он пишет (а пишет он только о том, что лично им испытано на опыте), настолько актуально и современно, что только по прочтении начинаешь осознавать, что и сам уже давно хотел об этом сказать, да только никак не мог сформулировать и облечь в слова в эту законченную и – казалось – простую мысль.

Ещё одна черта в его творчестве, которая поражает и до самой глубины души трогает слушателя – это искренность, которая исходит от его песен-стихов. Словно, в качестве пера он использует своё сердце, а чернилами служит собственная кровь поэта. Настолько выстраданы его стихи, что они представляются не стихами, а криком души, гласом вопиющего в пустыне. Заканчиваясь – чаще всего – отчаянием, от осознания своей беспомощности, и реже – оптимистическими нотами, со слабой надеждой в торжество справедливого начала.

Возможно, я ошибусь, высказав предположение, возникшее в результате более близкого знакомства с творчеством В. Бобрикова, но меня не покидает ощущение, что в отдельных его работах чётко прослеживаются интонация, ритм и манера изложения, присущие конкретным классикам русской поэзии. Вне сомнений, чувствуется их определённое влияние. Так, к примеру, при чтении «Баллады о бюро горкома» ассоциативно всплывает перед читателем образ А. Галича с его «О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира». Та же остросоциальная направленность, тот-же иронический сарказм, вкупе с едким юмором и неожиданным финалом, невольно заставляют проводить параллели между двумя поэтами.

В «Я всё чаще от слов устаю…» весь мотив произведения пропитан печально-лирическими нотками, которые можно встретить лишь у С. Есенина.

«Балладу о гвозде», если не знать автора, можно было бы смело отнести на счёт Б. Окуджавы. Ну, а в его знаменитом «На таможне, друг мой, Боря» безошибочно угадываются стиль и манера В. Высоцкого.

Однако, несмотря на приведённый сравнительный анализ стихов, я должен отметить, что при всём внешнем сходстве В. Бобриков не был бы В. Бобриковым, если бы не обладал особым талантом и самобытностью, заключающейся в том, что он не повторяет своих предшественников, а идёт своим путём и, чувствуя пульс сегодняшнего времени, выдаёт читателю своё видение проблем, возникших после распада СССР. Хотя, именно с этой стороны его творчество может оказаться наиболее уязвимым, поскольку только по происшествии некоторого времени можно будет дать объективную оценку нынешнему периоду творчества этого поэта. Что ж, поживём – увидим.

Вот почему во время своей последней поездки в Минск я очень волновался и переживал, идя на встречу с ним. Ведь прошло уже более десяти лет со времени последней нашей встречи, произошедшей здесь, в Питере. Как он там, каким я его застану, чем он теперь занимается, и не забросил ли он писать стихи, думалось мне, собираясь к нему в гости. Много времени прошло с тех пор, изменился мир, распался Союз. То, что было актуально лет двадцать назад, в значительной степени утратило свою прежнею силу – рассуждал я про себя – и есть ли сегодня «пища» для поэта, стимулирующая продолжение его творчества? Вроде бы все темы уже иссякли…

Он встретил нас с Андреем на пороге своей квартиры, расположенной в центре Минска, выйдя нам навстречу на костылях, с загипсованной до колена ногой. Не доходя до нас, отбросил костыли в сторону; я инстинктивно рванулся вперёд, чтобы поддержать его, и мы молча упали в объятия друг друга, крепко обнявшись.

– Нам крупно повезло, что он сломал ногу, – пояснил в своей обычной манере Андрей, кивая на Володю, – иначе мы не застали бы его дома.

– Сука. Что ещё можно от тебя ожидать? – спокойно отреагировал Володя, давно привыкший к подобным приветствиям со стороны товарища.

Я улыбнулся; мне приятно было видеть, что они ничуть не изменились с тех пор. Только лицо Володи мне показалось несколько осунувшимся, и в его взгляде читалась какая-то усталость: не то печаль, не то тоска. Но это было только мгновение. Потому что уже через минуту всё рассеялось, когда он, едва лишь мы переступили порог его комнаты, стал читать нам свои новые стихи; полулёжа на диване и отставив несколько в сторону свою загипсованную ногу. Этого мне было достаточно для того, чтобы я мог окончательно успокоиться по поводу его творческого состояния и передо мною вновь предстал тот самый В. Бобриков, которого я впервые встретил почти четверть века назад, на квартире у Андрея с Наташей. Чтобы дать понять, что чту его творчество, я процитировал отрывок из наиболее глубоко запавшего в душу его стихотворения, посвящённого памяти А. Галича и В. Высоцкого:

…Не возвращайтесь на Родину эту

Здесь по старинке травят поэтов

Здесь, по привычке, постановление

Нам заменяет душу и мнение…

– Помнит… – обернувшись к Андрею, почти прошептал он и я увидел, как в уголках его глаз собрались слезы. Не стесняясь нас, он открыто вытер их с лица и его глаза вновь заблестели, но теперь уже по-другому – прежним юношеским задором…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});